Элиезер Дацевич
МОСКАЛЬ
(продолжение)
4. Ночь как день, день как ночь. Ненависть к полутонам.
Основной разницей между мной и москалями, как я выяснил лет уж этак пятнадцать назад, оказалось время, его исчисление и понимание. Более того, именно различие в отношении к нему неожиданно заставило меня впервые задуматься о нашей неуловимой несхожести и вообще о теме москаля. Причем различия между нами оказались, если можно так выразиться, метафизическими. То есть раньше я считал, что мы всего-навсего и отличаемся-то разве что употреблением разных диалектизмов. Ерундой всякой, короче. К примеру, во Владимирской области грибы лисички называют "петушками", а в Москве "петушок" - в лучшем случае уменьшительно-ласкательное прозвище для пениса, если только не что-либо похуже... Или, скажем, в родной Московской области любой школьник в мои годы знал, что такое "поджига" - а в Москве это слово вызывало снобистское недоумение и презрение. Но ведь это же мелочи...
Оказалось, тем не менее, что все существенно сложнее. Москаль выделялся из общей русско-советской толпы совершенно иным отношением к времени. Время его смещалось куда-то в темноту и размазывалось во все стороны. Если изобразить его графически, то получатся какие-то асбтракционистские темные пятна. Понятий о пунктуальности у этих людей не существовало, во временных картинах отсутствовала острота линий и завершенность форм. Встретиться в три часа для москаля означало появиться в начале пятого и вяло спросить, давно ли я пришел и не устал ли ждать. Естественно, никаких извинений со своей стороны москаль не допускал и требования объяснений своего поведения грубо подавлял. Причем упирая на то, что задавать такие вопросы нехорошо, неэстетично и пошло. Подрывает его светлый образ аристократа и опускает до уровня какого-то пролетарского "лоха".
Так у них принято. Их стиль таков. Тут уж ничего не поделаешь. Нам, не таким, надо привыкнуть и закусить губу. В чужой монастырь со своим уставом не ходят.
Я долго думал, почему это происходит. Неужели москаль настолько презирает окружающих? Вроде бы, нет. На опыте это не подтверждается. По крайней мере, не все так однозначно. Среди них было полным-полно хороших, честных и радушных людей, которые, тем не менее, вели себя именно так.
3ато я обратил внимание на то, что доминирующим типом среди москалей является так называемая "сова". Я думаю, что "сов" в Москве в 10-15 раз больше, чем "жаворонков". То есть соотношение "сов" и "жаворонков" здесь примерно 10:1, что для меня особенно ужасно. Хуже того, даже природные жаворонки в русской столице норовят под ударами злой судьбы превратиться в сов. В том числе путем многолетнего самоизувечивания. Ну, привык человек рано вставать, таков он по природе - однако вся светская жизнь Москвы начинается после десяти вечера, а час ночи описывается любимой аборигенской фразой "детское время". То есть, по понятиям московитов, в час ложатся спать только дети, да и то непродвинутые дураки, какие-нибудь отпрыски несчастных деревенских провинциалов. Естественно, при таком подходе к жизни отпадает всякое стремление искать себе работу, куда надо приходить утром. Я встречал немало москвичей, которые были готовы пойти на любые жертвы, лишь бы найти себе работу, на которую не надо ходить в утренние часы. Поскольку москаль ложится часа в три ночи и просыпается ближе к полудню, то идеальной работой для него будет такая, которая начинается в три пополудни и заканчивается часов в двенадцать ночи. Потом можно позволить себе некоторые светские развлечения из разряда аристократичных, поспать и вновь отправиться на службу. С другой стороны, идеально, чтобы на работу можно было прийти когда вздумается. Или вообще на нее не ходить. Или, в крайнем случае, ходить не каждый день, а раза два в неделю.
Я же, как ярко выраженный "жаворонок", склонный к излишней пунктуальности (что в Москве почти равняется "провинциальности" и "лоховатости"), постоянно подвергался дискриминации в этой среде. Мне приходилось изо дня в день ломать свой естественный график, чтобы не остаться совсем уж в полном одиночестве - причем, что особенно обидно, не из-за психологической несовместимости с этими людьми, а только потому, что мне просто по натуре нравится ложиться спать в десять вечера и вставать в пять утра. Москальская светская жизнь, как я сказал, в десять только-только начинает разгораться. И мне уже почти два десятилетия приходится переламывать себя, стремясь успеть за московским стилем. Надо сказать, что побороть в себе провинциала я так и не смог. До сих пор для меня лучший отдых - лечь спать рано и встать тоже относительно рано. Как в какой-нибудь деревне. И мне до сих пор трудно поверить, что москвичам легко даются эти их гностические всенощные бдения. По крайней мере, после такого времяпровождения легко понять, почему они хронически не способны ничего сделать вовремя - прийти на встречу, отдать долг, составить отчет о работе, выполнить простой план, вспомнить день рождения родственника или лучшего друга. Еще бы! Московский стиль, понимаемый, как манихейская оргия, оставляет на здоровье этих людей свой неизгладимый след. Измученный оргиями москаль с превеликим трудом ориентируется в мире земных предметов. У него все валится из рук, все теряется, все идет наперекосяк да не так, а если что и получается, то совершенно случайно и напоминает кошмар английского философа-неопозитивиста: тысячи обезьян сидят и печатают один и тот же сонет Шекспира. По-видимому, цель оргиастического культа состоит в том, чтобы отучить мозг воспринимать внешний мир, а потом овладеть умением созерцать и отражать именно ту, истинную, платоновскую реальность. Ее и воспроизводит москаль в своих творениях. Иногда (и довольно часто) - неудачно. Типичной неудачей оказывается погруженность в свои внутренние иррациональные течения, болезненная замкнутость на индивидуальности, и тогда человек превращается в ходячий образ Бориса Леонидыча Пастернака (почитайте хотя бы воспоминания о нем Ольги Ивинской). Москаль желает стать стеной пещеры, по которой движутся тени, а то и самим огнем, освещающим истинные сущности. Подменить собой постылую реальность, стать ближе к Абсолюту, заговорить голосом Иного. Это тоже может кончиться неудачей. Иное может не коснуться психики москаля ("Господь нас не заметил"), и он превращается в абсолютный нуль, испускающий во все стороны бессмысленные эманации - таков, к примеру, Виктор Ерофеев, который, однако, может в ближайшее время стать великолепным мемуаристом. Отсюда же вечные на Руси колоссальные перепады между "прекрасными творениями мастеров" и покосившимися заборами. Отсюда неспособность найти "среднюю линию" ни в чем. Всеволод Крестовский, автор "Петербургских трущоб", в другой книге, посвященной истории польского восстания 1863 г. ("Кровавый пуф"), отметил интересный факт: в России бедность всегда ярко выраженная и ужасная, богатство - блестящее и бросающееся в глаза, а в Польше все как-то застряло на полпути: вам могут подавать великолепную еду на серебряной посуде и ставить ее на грязную заляпанную скатерть, которую не стирали годами. Я, как человек, достаточно хорошо знающий Польшу, могу сказать, что это действительно так - зайдите, например, в кафе средней руки где-нибудь в Марках под Варшавой или в каком-нибудь супер-провинциальном Закопане, и там все и будет прямо точь-в-точь по Крестовскому. Похоже, пресловутые двугорбые кривые соотношения количества населения и получаемых доходов в России, которые любят рисовать всякие социологи социал-демократической ориентации, представляют собой просто национальную особенность нашей снежной родины - весьма немало очень богатых и много-много-много очень бедных, да, ... да и только. И никакого "миддл-класса". Это главная особенность, которую порождает русский индивидуализм, иногда доходящий до самого мрачного солипсизма: "все люди суть элементарные математические зависимости, которые созданы для того, чтобы мешать мне жить" (такая теория родилась в мозгу одного моего друга студенческих времен). Попытки внедрить на нашей почве "среднее" кончаются плохо. Даже не особо умный, но иногда странно проницательный Окуджава в одной из песенок отметил этот факт: "...умным быть хлопотно, дураком плохо, нужно что-то среднее, да где ж его взять?" Именно так и обстоят дела во всем. Вот вам и Москва.
Но хочется быть "умным". Именно поэтому стиль москаля сводится к имитации жизни высшей аристократии, которая, по преимуществу, ночная. А цель этой жизни - научиться не замечать "реальность" и воспарить к "иным мирам".
Именно поэтому москаль, живущий в полутьме и в размазанности времени, не выносит никаких полутонов. Он предпочитает лето и зиму, с подозрением относясь к сложным оттенкам весны и осени. Да и на что ему внешние полутона, туманы и изморось, если они и так царствуют в его сумеречном, полушизоидном, размытом сознании! Пушкин, который любил осень, на москаля именно поэтому не тянул, хотя некоторые местные черты у него, конечно, были, и к концу жизни становились все явственней. Просто наш любимый Александр Сергеич, автор стихов "Уродился я, несчастный недоносок...", прошел полный курс русских гностических оргий и воспарил настолько высоко, что его фигура до сих пор запредельна и даже сверхпросветленному московскому пониманию неподвластна. До Пушкина надо дорасти, и поэтому наши герои предпочитают понятного и злого реалиста Лермонтова, этого абортированного русского Бодлера, растившего цветочки зла по обрывкам рецептов самого святого Франциска.
Правда, всего этого было бы недостаточно для полной характеристики временных понятий москаля. Даже со всеми вышеописанными чертами это был бы просто лишь какой-нибудь, извините за выражение, парижанин. Но я уже писал о москальском желании совместить несовместимое. И он, мой герой, постоянно сочиняет миф о собственной пунктуальности, четкости и обязательности, что на деле совершенно отсутствует. Однако этот миф бежит впереди паровоза, и на него многие клюют. Мол, Москва задает тон во всем, что касается "дела". Люди склонны этому верить. Поверил когда-то и я - результатом стала эта глава. Другим повезло меньше: поскребя мифический фасад москальского пуританизма, они обнаружили просто аристократическую развращенность высшей марки, что повергло их в уныние. Но тут-то они и поняли очередную истину: Москва не верит слезам. А, подавив желание плакать, в один прекрасный день они сами проснулись законченными москалями. Так и совершился великий круг русского превращения.
5. Трудовая этика. Взгляд на культуру. Глобальная магарыч-экономика. "Любовь к жизни".
Как всякий законченный религиозный индивидуалист, как человек, сознательно и навсегда покинувший фантасмагорическую, эфемерную "сельскую общину", москаль оказывается неплохо приспособленным к либеральному капитализму, правда, не к идеальной его форме, а к некоей самодельной, чисто русской модификации. Я бы даже сказал, что события последних десяти лет представляют собой интереснейшую, сакральную и метафизическую схватку москаля с капитализмом. Интересную, потому как подсознательно капитализм москалю очень даже не нравится, и он пытается этот строй как-то оборудовать под себя, понимая, что другого уже нет и не будет. Не нравится ему и социализм, а то в 1990-93 гг. Москва не отдала бы так быстро хваленые "социалистические завоевания". Москалю нужно соединить это с тем, притоптать смесь ногами, перемешать, притоптать еще раз, а потом взгромоздиться на это сооружение свинцовой задницей. Чтобы сидеть и думать о сущем. "Отчего он заседает - оттого, что жопа есть..." - это по-нашему. Наш лозунг...
В смысле трудовой этики, которая, как известно, есть основа любого экономического порядка, москаль как раз заслуживает всяческих похвал в сравнении с хвалеными "русскими провинциалами" (отметим, что таковых провинциалов полно и в Москве, в то время как москаль может прекрасно и безвылазно прожить всю жизнь в маленьком Урюпинске) или "крестьянами-кулаками". Дело в том, что москаль работать умеет, причем более-менее хорошо (в отличие от провинциала-кацапа, цель которого - нанести сложной технике максимум вреда, украсть максимум сырья и максимально быстро уйти пить пиво). Но труд он воспринимает не как "радость бытия", а как некую повинность, которую надо "нести", словно неустранимое ярмо, накинутое Господом. Поэтому среди типичных москалей не бывает так называемых "трудоголиков", а попытки разговаривать о работе во время отдыха всячески подавляются даже среди сослуживцев. Труд есть обязанность, некое жизненное наказание, но при этом свою работу надо делать хорошо. Надо быть идеальным исполнителем "урока", но это не значит, что сей "урок" надо любить. Это одно из проявлений глобального московского индивидуализма и любви к строительству заборов, о которой я писал выше. "Работа" принадлежит кому-то, ее не окружишь изгородью, но от нее можно отгородиться, соорудив в сознании великую стену между нею и "приватной сферой", куда можно удаляться по окончании исполнения долга. С другой стороны, стоит москалю самому стать хозяином собственного "дела", как он проявляет повадки в высшей степени кулацкие. Он превращает своих подчиненных почти что в членов собственной семьи, но "второго сорта", выжимает из них последние соки, обманывает при расчетах, но периодически на него накатывает великое чувство вины и желание единения с простым людом, и тогда он устраивает с ними попойки и раздает дорогие подарки. При этом наблюдается интересный факт: в целом экономическое поведение москаля всегда крайне рационально, а вот каждый конкретный отдельный шаг может отдавать полной иррациональностью, пахнуть ветреным хаосом и окончательным сумасшествием. Вообще, кто-то еще в 19 веке сказал, что в Москве проще всего нажить капитал, став городским юродивым. Это действительно так. Сие и есть лучший рецепт обогащения в московитской среде.
Итак, среди москалей сейчас есть два взаимосвязанных типа: исполнитель и хозяин, представленные примерно в соотношении 10:1. Хозяин, по природе своей вынужденный быть "трудоголиком" и любить сам процесс, а не его результаты, с великим мучением воспринимает необходимость такой жизни. Именно поэтому москальские капиталисты всегда придумывают себе какие-то побочные занятия, вроде коллекционирования дурацких чучел бабочек, издания революционных газет или безудержного отмороженного кокаинизма. Часто в эти совершенно "левые" и "вредные для жизни" дела вбухивается вся прибыль, и наш деловой человек остается без порток, но в шляпе, то есть с увлечением и главным делом жизни, однако без копейки на пропитание. Но мне сложно подробно рассказывать о психологии хозяина - я все-таки почти типичный москальский исполнитель, и извивы нервных окончаний настоящего кулака мне не очень-то близки. Хотя, конечно, любой москаль есть потенциальный кулак. Уж тут, на этом самом месте, он разворачивается в полную силу.
Но, коли работа является "обязанностью", то, значит, и "развлечение" не может быть работой. Поэтому настоящему москалю, мягко говоря, не очень понятен артист, художник или писатель, живущий на гонорары. В этом смысле характерен короткий рассказ В.Вересаева "Я бы шофером хотел быть...", где маленький мальчик-москаль повествует о своей мечте - стать водителем. Он долго расписывает прелести шоферской жизни и заканчивает грустной фразой: "Вот только жить будет не на что - платить не будут!" На недоуменный вопрос собеседника, почему он так думает, мальчик мудро отвечает: "За что же платить?" Ведь для него это наслаждение, и только.
Короче говоря, "исполнение земного долга" и "утехи", "урок" и "развлечение" в московском мозгу не стыкуются. Делу время, потехе час, гласит москальская мудрость. И с этим ничего не поделаешь.
С другой стороны, москаль совершенно не помешан на том, чтобы работать интенсивно. Он отбывает "службу", и прямой заработок, зависящий от количества вложенного труда, его не всегда интересует (если уж его только насильно поставили в такие условия). Помнится, в "перестроечные" времена много говорилось об ужасах советского сервиса и о том, как будет хорошо, когда сюда, наконец, придет долгожданный капитализм. Он пришел, этот капитализм, и что мы видим? Да все то же... Кассирша в супермаркете может "отойти на минутку" и исчезнуть на полчаса, продавщица будет трепаться с подружкой до тех пор, пока вы, озверев от стояния с протянутым чеком, на нее не заорете, а мальчик, занимающийся обменом валюты, будет в процессе своей работы вяло пить кофе и передвигаться, как большая вареная курица, страдающая многодневным запором. То есть дело не в капитализме, а в психологии - все находится в голове, как говорил булгаковский профессор Преображенский. Есть мое "я", а пейзаж вокруг - иллюзии и бред.
Отсюда можно сделать такой вывод: любую рыночную модель москали постепенно превратят в "службу" и "отбытие повинности", в разборку очередных завалов опостылевшей колючей реальности. Не исключено, что служить они будут идеально, но только при условии, если сверху на них будет давить такой же москаль-хозяин. Никакие американские или французские "капиталисты" с влиянием москальской трудовой этики не справятся, и поэтому им приходится создавать целую систему фильтрации при приеме на работу, чтобы отсечь типичных москалей. В результате русские, попавшие на работу в стопроцентно иностранные компании даже мне, человеку сверхтерпимому и достаточно либеральному, кажутся представителями какой-то совершенно иной расы, чуждой и враждебной нам всем. Они, к сожалению, оказываются людьми ограниченными, туповатыми и даже не знающими как следует русского языка. Их мозг напоминает набор правил вывода простейшей экспертной системы, реализованной на компьютере уровня 1985 г. Этих правил обычно очень мало, причем они совершенно вздорны или обладают лишь частичной истинностью: "Отдыхать зимой нужно в Италии", "Дмитрий Липскеров - величайший писатель всех времен и народов", "В бюджетной сфере работают только идиоты и бездари", "Нужно всегда быть оптимистом" и т.п. ... Сейчас это называется "позитивным мышлением". Попробуйте оспорить хотя бы одно из положений "позитивистов", и вам гарантирована жесткая обструкция. То, что эти люди совершенно не способны воспринимать более-менее тонкие нюансы и не видят разницы между мошной и мошонкой, является их главной чертой (примечание насчет мошны - я тут просто вспомнил историю, как однажды в компании своих однокашников по "дипломатической академии" стоял в очереди к кофейной стойке; у меня возникла мысль перейти в другую, более короткую очередь, где, однако, кофе стоил дороже. Я произнес совершенно, на мой взгляд, невинную фразу: "Пойду в тот зал, ладно уж, немного, так сказать, потрясу мошной, зато время сэкономлю", что вызвало шквал возмущения и "фи" со стороны "обычных русских девушек" из иностранных компаний - мол, я всем испортил аппетит. Они, видимо, представили себе, как я буду там плясать на столе голышом, тряся перед носом буфетчицы соответствующей их разумению частью тела).
Ну, и, конечно, важным моментом москальской экономики являются периодические всеобщие застолья и вообще совместные возлияния коллег, как правило, после работы. Их роль - в единении, взаимопонимании замкнутых персональных трудовых мирков "конторы" (кстати, тот факт, что свои места работы москали называют именно "конторами", свидетельствует об их склонности к "службе") и в смягчении внешнего гнета. Алкоголь сглаживает острые углы бытия и превращается в некую обязательную добавку к труду-уроку, в нечто вроде поощрения, не зря же на фронте выдавали "сто грамм". Придя к власти, правительство Ельцина-Гайдара каким-то образом учло эту составляющую национальной психологии. Впервые в истории России водка стала дешевле закуски, и тем самым внешний гнет был уравновешен всеобщей иллюзией внутренней свободы. Советская "теневая" магарыч-экономика стала основным типом отношений. Что я имею в виду?
Жорж Батай в некие стародавние времена писал о потлач-экономике, которую придумали (?) индейцы. Основой этой экономики было представление о Солнце, которое безвозмездно дает миру свет и тепло, не требуя ничего взамен. Естественно, люди, использующие эти дары Солнца, должны подражать своему небесному кормильцу, и время от времени устраивать нечто подобное, то есть ежегодные праздники-потлачи, когда материальные блага попросту бесцельно уничтожаются. Между тем, результатом такого поведения индейцев было то, что на следующий год их богатство и благосостояние чудесным образом возрастало. Здесь важно то, что потлач-экономика опиралась на чистый рационализм. Уничтожалось то, что превосходило потребности племени. Ведь продать это было невозможно, да и не нужно - зачем индейцам "накопленные средства в виде золота"? Поэтому они просто возвращали природе то, что у нее взяли сверх меры.
Вот и в московской экономике происходит нечто подобное, правда, совсем не похожее на индейские теории. Цель каждой трудовой единицы здесь - заработать как ресурсы для проведения свободного времени, так и само это свободное время. Ради этого москаль отбывает "урок". Он, конечно, не опускается до уровня провинциальных "гегемонов", которые вообще рассматривают пребывание на работе, как пустую трату времени, и норовят оттуда поскорее удрать, желательно, с большим возом ворованных кирпичей. Москаль, скорее всего, произведет более-менее добротную вещь, хотя и не самого высшего качества - но пользоваться ею будет можно достаточно долго и без ремонта, какой-нибудь стул, диван или телевизор "Рекорд-В312". Провинциал же, руководствуясь дикими своими претензиями, склепает консервную банку "Жигулей", из которой с первой минуты будет вываливаться ее кривое содержимое.
Но соблазнить москаля повышением зарплаты в обмен на большую интенсивность и продолжительность труда практически невозможно - если, конечно, уровень вознаграждения дает нашему герою возможность хорошо провести свободное время. Иными словами, москальские требования оплаты на некотором уровне стабилизируются. Я думаю, нынешний уровень таких требований - 700-800 "у.е.". Ибо москаль, получающий такую зарплату, по моим наблюдениям, нормален, спокоен и морально устойчив, а характер у него почти что нордический. Он становится классовой основой "режима", который ему этот уровень обеспечивает. Личности, стремящиеся к более высокому уровню (выше 1000 "у.е."), резко меняют свои потребности и превращаются в совершенно загадочные персонажи, на которые мои "этнографические наблюдения" не распространяются. Между прочим, в среде "топ-менагеров" у нас вообще преобладают люди не русской национальности, что показательно (не радуйся, дорогой читатель-"патриот", не из-за "жидомасонского заговора". Русские в массе своей сами не желают подниматься к этим высотам - им это неинтересно; хотя, конечно, исключения есть, но они лишь подтверждают правила).
Итак, основной чертой магарыч-экономики является стремление к стабилизации потребностей. То есть, она по природе своей ориентирована на стагнацию. Достигнем какого-то уровня и остановимся на этом, заложив небольшой резерв роста на черный день. Москаль не склонен к внедрению нового товара на рынок и не любит маркетинг. Производим, покупают, бабки платят - и слава Богу. А дальше как Он даст... Ибо птицы небесные не сеют и не жнут, а Господь питает их...
Но это лишь первая черта русской магарыч-экономики. Вторая состоит в том, что постепенно происходит сращивание "бизнеса" с оргиастическим ритуалом. Как только "черта насыщения" достигнута, начинается переход трудового цикла в режим "производство - совместная оргия - индивидуальный отдых". То есть теперь между двумя сугубо "персоналистическими" действиями мостом служит ритуальная пьянка. Это единственное средство, которое на некоторое время делает москалей группой и "толпой". Именно в эти моменты свершаются всяческие "бунты" и "революции".
Как только такой трудовой цикл сложился, с нашей москальской бизнес-структурой может произойти следующее: во-первых, если оргиастические ритуалы не особо культивируются, то такая структура либо вскоре погибает из-за неспособности быстро перестраиваться, либо в ней образуется некое ведущее ядро, чем-то объединенное "вне процесса труда", которое и заставляет всю остальную часть структуры переживать быстрые изменения (в этом случае можно говорить о возникновении симбиоза двух различных структур - ведущей и ведомой); во-вторых, если оргиастика внутри москальской "фирмы" постоянно нарастает, вся эта структура делается ведущей и легко противостоит внешнему миру - но при этом склонность к культивированию оргий постепенно уничтожает ее изнутри. Грубо говоря, через 5-7 лет все ее участники начинают интеллектуально и физически деградировать.
Короче говоря, "деловые клетки" (если использовать сей сомнительный термин А.Зиновьева) москальской экономики состоят из организаций двух типов: либо это коллективы бестолковых баранов под руководством небольшого ядра хитрых и пронырливых "мафиози", либо сплоченные группы собутыльников, которые какое-то время вполне успешно обтяпывают свои дела. Проблема лишь в том, что "харизматическая идея", объединяющая деятельную часть москалей, всегда разъедает их бизнес изнутри. Дело тут не только и не столько в алкоголе. Это не единственная, хотя и весьма популярная идея объединения в группу по какому-то признаку. "Ядра" москальского бизнеса могут сплачиваться и по иным интересам: охота, рыбалка, посещение бардаков, разведение канареек, гомосекс, филателия и нумизматика, политические взгляды и т.п. В любом случае, москальский бизнес делается в кулуарах. Чтобы успешно здесь работать, надо иметь какое-то побочное увлечение, желательно - полностью противоречащее интересам вашего бизнеса. И тогда какое-то время все у вас будет хорошо.
Казалось бы, это просто малозначительные национальные особенности. Но на самом деле все намного сложнее. Такой подход к экономической жизни, такая трудовая этика порождают сложнейшую политико-экономическую систему, которая воспроизводится в России столетиями. Стремление к стабильности и "порогу насыщения" вызывает защиту рынка от чужих товаров, приводит к стагнации и автаркическим тенденциям. И не надо мне говорить, что это чуждо русскому сознанию. Все политические институты России с жестокой закономерностью произрастают из психологии москаля. Является и автаркия, и вмешательство в рыночную стихию железной рукой, и "правление замкнутой элиты", и прочее, прочее, прочее, включая идею избранности и превосходства над остальными народами. И в самом деле, может ли москаль, цель экономической деятельности которого состоит в том, чтобы заработать средства на проведение личного свободного времени и участие в оргии, понять англосакса-баптиста, для которого самовозрастание его капитала есть доказательство его персональной божественной избранности? Москаль скажет: ну и дурак же! Работа ради самой работы, с его точки зрения, представляет собой разновидность шизофрении.
И результат такого представления о целях экономики, в конечном счете, и создает ту самую известную особенность русского - любовь к жизни и природе, желательно, дикой. Жизни, где нет давящего "урока", где не надо ломать спину, чтобы прожить от весны до весны. Москаль учится во всем довольствоваться малым, хотя это его совершенно не радует, и, в отличие от иных психологических типов, он не возводит свою бедность в добродетель. Москаль хочет разбогатеть, но вовсе не "сказочно", а до такой степени, чтобы можно было не гнуть хребет, а лежать себе на топчане, созерцая красоту русских лесов и степей.
Ну, а на случай, чтобы уже накопленное богатство не растащили свои же сородичи, да и так, спокойствия ради, он сооружает вокруг своей избы с печкой большой непроницаемый забор. Или, по крайней мере, штакетник.